Убитые свидетели, уничтоженные архивы, документы под угрозой
Историческая память Украины беззащитен перед российскими ракетами
Die Zeit, 22.3.2022
После своих первоначальных военных успехов, писал офицер, оглядываясь назад, захватчики, вероятно, надеялись взять Киев «с ходу». Первое наступление на украинскую столицу было предпринято с северо-запада только одной танковой ротой с мотопехотой. За двадцать километров до центра города наступление застопорилось: „На пути фашистских войск встала река Ирпень без мостов и переправ. С этого времени начались кровавые дни для фашистских войск на Киевском направлении, тянувшиеся в течение двух с половиной месяцев...“
Вторжение, танковое наступление на Киев, Ирпень: многое кажется тревожно актуальным в этом советском отчете 1942 г. года о, в конце концов неудачной, обороне украинской столицы от вермахта годом ранее. Я нашел этот документ недавно, занимаясь исследованием истории Киева во время Второй мировой войны в бывшем Центральном партийном архиве Украины — всего за три недели до того, как Путин отправил свои войска в поход для «денацификации» страны. Теперь топонимы из этих исторических источников я встречаю в новостях каждый день. В начале марта фотография на первой полосе New York Times особенно ярко продемонстрировала, насколько нынешние события перекликаются с событиями 80-летней давности: на ней была видна семья, погибшая в результате обстрела российской артиллерией, когда они бежали с разрушенного моста через реку Ирпень. Тела лежат у подножия советского памятника красноармейцам, погибшим в боях с вермахтом на этом месте в 1941 году.
Путинская «денацификация» Украины сегодня убивает людей, переживших нацистский террор, таких людей, как Борис Романченко, которого немцы депортировали в Дортмунд в 1942 году подростком на принудительные работы. После попытки побега его отправили в Бухенвальд, а затем в три других концлагеря. В 1945 году он был вынужден служить в составе советских оккупационных войск в Восточной Германии и ему не разрешалось возвращаться домой до 1950 года. В Харькове 96-летний мужчина сгорел в своей спальне. Российская ракета попала в его дом.
Со смертью Романченко, много лет преданного работе в Бухенвальдском мемориале, умолк важный голос «живой памяти». Однако российское вторжение также ставит под угрозу научные исследования по истории Второй мировой войны.
В Украине архивы открылись до такой степени, что для России уже давно невообразимо. Когда в 1999 году я начал исследовать отношения между немецкими и советскими коммунистами в период Веймарской республики, бывший директор ФСБ Владимир Путин только что был назначен премьер-министром. Вскоре после этого в Москве были закрыты первые нужные мне для работы фонды — и вскоре в архив пришли сотрудники ФСБ, чтобы убедиться, что дела из этих фондов не выдавались. В Киеве, с другой стороны, доступны не только фонды бывшего партийного и Центрального государственного архива, но и архива СБУ, где хранятся документы НКВД и КГБ.
Чтение этих документов иногда затягивает. Например, сводки советской тайной полиции за лето и осень 1941 г. передают гнетущую картину атмосферы в осажденном вермахтом Киеве. Некоторые люди недооценивали неминуемую опасность и считали ранние сообщения о зверствах немцев советской пропагандой; некоторые даже считали, что войну начал СССР. Другие предчувствовали грядущее: например, редактор сельхозиздата предсказывал, что впереди тяжелые времена, «особенно жидам, которых немцы расстреливают без суда, целыми пачками».
Чего евреи должны были опасаться, можно было знать с 1939 года, когда беженцы из тех частей Польши, которые были оккупированы немцами, бежали на Восток (в некоторых местах Восточной Украины около 90 процентов этих беженцев были еврейского происхождения). С самого начала вторжения немцы также сбрасывали массу листовок, сообщения которых прямо отражались в отчетах советских агентов. Одна киевлянка заявила в середине августа 1941 г.: «Немцы – культурный народ и бояться их надо только евреям и коммунистам, а остальным надо спокойно ждать».
Многие киевляне-евреи осознали опасность в 1941 году и попытались бежать на восток, что в свою очередь было воспринято как доказательство того, что они трусы и не хотят воевать. «Город теперь очищается от евреев, они удирают, — сказала одна женщина-бригадир колбасного завода за две недели до прихода вермахта, — но все равно смерть везде их найдет». Однако выбраться из города было очень трудно. Поезда были переполнены, а места в вагонах были зарезервированы для советской номенклатуры.
Документы показывают, как Киев отдалился от самого себя под давлением насилия и войны. Советское общество разъедало недоверие и после десятилетий гнета и сталинского террора накопилось много неоплаченных счетов.
Немецкие оккупанты теперь направили эту ненависть на евреев. В ноябре 1941 года дворник с гордостью записал, как он и несколько соседей заперли в комнате 18 жителей-евреев в ночь на 29 сентября, а на следующее утро препроводили их «в указанное место» — в Бабий Яр — «откуда они и не вернулись». Через несколько дней после расправы над киевскими евреями газета «Украинске слово», издававшаяся под немецким контролем, обратила внимание читателей на «домик на бульваре Шевченко, 45», где украинская милиция принимала доносы о скрытых «партизанах, жидах и красных комиссарах». Оставленные партией и НКВД в Киеве для работы в подполье группы также постепенно уничтожались доносами.
Для того, чтобы понять, как переживалась немецкая война на уничтожение в Украине, и понять, почему одни сотрудничали с немцами, а другие в ужасе отворачивались, эти документы бесценны. Теперь эти документы находятся под угрозой новой войны, а вместе с ними и множество воспоминаний о судьбах украинских жертв войны и Холокоста, следы которых вездесущи в архивах.
Не исключено, что эта сокровищница исторических знаний, о которых большинство немцев ранее не подозревали, может быть безвозвратно утеряна. Ведь даже многие историки игнорировали или просто упускали из виду тот факт, что все эти факты и связи можно было исследовать в украинских архивах свободно уже много лет. Примечательно, что существует ряд проектов сотрудничества между немецкими и российскими архивами, например по оцифровке немецких трофейных документов Первой и Второй мировых войнах, но нет сопоставимого сотрудничества с украинскими учреждениями. Это невежество распространяется и на другие темы: в украинских архивах есть замечательные фонды, охватывающие всю советскую эпоху — от времен гражданской войны до лет «застоя» при Леониде Брежневе и перестройки при Михаиле Горбачеве. Надо бы просто использовать их.
Кроме того, существуют многочисленные источники раннего Нового времени и XIX века, которые могли бы помочь исправить широко распространенные немецкие заблуждения о Восточной и Центрально-Восточной Европе. Сегодня в Германии все еще преобладает понимание нации, приравнивающее культурное разнообразие к этнической напряженности. Неудивительно, что столько немцев удивляются русскоязычным украинцам, которые мужественно противостоят российским войскам. Тот факт, что весной 2014 года такие политологи, как Херфрид Мюнклер, рассматривали раздел Украины по Днепру как способ урегулирования конфликта Украины с Россией (ведь Украина – это была страна, разделенная внутри себя), также является результатом повсеместного игнорирования украинской истории.
В то же время неоднократно указывалось на якобы проблемное отношение Украины к своей истории во время Второй мировой войны. В частности, чествование Степана Бандеры, потворствовавшего немцам (и отправленного ими в концлагерь вскоре после вторжения в Советский Союз), рассматривается как доказательство того, что украинцы еще не смирились с их прошлым столь же образцово, как и мы, немцы, — не обращая внимания на тот факт, что, например, участие украинской вспомогательной полиции в массовых расстрелах евреев является неотъемлемой частью украинских мемориалов Холокоста.
После «Революции достоинства», Евромайдана 2014 года архивная политика, и без того гораздо более либеральная, чем в России, получила дальнейшее развитие. Теперь люди могли сами фотографировать документы или загружать цифровые копии. Более того, были открыты ранее закрытые фонды. Помимо материалов следственных и уголовных дел, например членов украинской вспомогательной милиции, участвовавших в убийствах евреев, или лиц, доносивших на знакомых за «антисоветские высказывания», хранятся и личные дела бывших сотрудников НКВД, которые теперь также доступны. На основе этих дел в последние годы украинские историки смогли внести важный вклад в историю советской власти, а также в исследования нацистских преступлений.
С начала российского вторжения 24 февраля читальные залы украинских архивов закрыты, а здания охраняются бойцами Национальной гвардии для защиты от терактов. Но историческая память Украины остается незащищенной от российских ракет и снарядов.
В видео-интервью руководитель Архивной Службы Украины Анатолий Хромов сообщает, что все исторические фонды органов НКВД и КГБ, хранившиеся в здании областного управления СБУ в Чернигове, были сожжены после российского обстрела здания, в том числе несколько тысяч дел о жертвах сталинского террора. В Харькове пострадал госархив, хотя хранилищу архивных дел пока нанесен относительно незначительный ущерб. Но ситуация в районах, оккупированных российскими войсками, совершенно неясна; там больше нет контакта со многими сотрудниками. По словам Хромова, возможности спасения фондов из районов, находящихся под угрозой, также очень ограничены, поскольку практически ни один регион в Украине больше нельзя считать безопасным. Таким образом, у архивов нет другого выбора, кроме как хранить свои самые ценные коллекции в недавно приобретенных несгораемых шкафчиках, которые могут выдержать огонь в течение двух часов. Кроме того, в настоящее время предпринимаются усилия по копированию как можно большего количества цифровых копий на серверы зарубежных архивов — соглашение на этот счет недавно было заключено с Национальным архивом Великобритании. Проблема в том, что пока оцифрована лишь малая часть фондов. Фонды по всей Украине составляют около 86 млн единиц (включая фильмы, фотографии и звукозаписи).
Роман Подкур из Института истории Украины Академии наук в Киеве надеется, что по крайней мере часть материалов может быть сохранена благодаря какой-то массовой инициативе историков: поскольку украинские архивы разрешили неограниченное количество бесплатных фотографий с 2015 года, говорит он, есть копии многих документов, которые можно собрать в виртуальный архив. В начале февраля мы встретились в его кабинете недалеко от Национального музея; Роман показал мне, что ровно восемь лет назад под его окном стояла одна из баррикад активистов Майдана, и рассказал о своей коллекции документов НКВД из различных региональных архивов. В настоящее время, - говорит он мне сейчас по телефону, - он занимается в основном волонтерской работой, помимо сбора нового материала по текущей войне: "Историк никогда не перестает думать, как историк..."
Даже если российское вторжение будет остановлено в ближайшее время, историческим исследованиям в Украине будет нанесен серьезный ущерб. Многие историки бежали на Запад, некоторые потеряли при этом почти все, как например, Александр Круглов, один из крупнейших исследователей Холокоста в стране. Его квартира в Харькове также была разрушена российскими обстрелами, а его библиотека и личный архив сожжены вместе с копиями документов, которые он собирал в течение многих лет и которые имели важное значение для его работы. Осталось только то, что он сохранил на своем ноутбуке.